|
"Человек, который знал ответ, но при этом не был Билли Грэмом"
(К 104-й годовщине Н. И. Махно). Петр Рябов.
Представьте себе, почтенный читатель, что вы из нашего неспокойного, нестабильного,
полуголодного и чреватого путчами времени перенеслись, скажем, в 1918-й
год и оказались в котле начинающейся гражданской войны. Как водится, имеют
место голод, разруха, бандитизм, борьба партий и клик за власть, а вдобавок
- на ваш край поочередно наступают то немецкие кайзеровские войска, то большевики,
то деникинцы, то врангелевцы, то вновь большевики. И с ними вместе: мародеры,
реквизиции, комиссары и чрезвычайки, белые и красные продразверстки, щупальца
всемогущих контрразведок, еврейские погромы и артиллерийские канонады, расстрелы
инакомыслящих и разгромы газет, бегство за границу тех, кто может бежать...
Что вы будете делать в этой ситуации? Призывать к чему-нибудь хорошему,
вроде всеобщего братства и свободы, прекращения бойни и начала мирного труда
- бесполезно. Тогда что остается? Ложиться на дно и ждать, когда все само
собой "стабилизируется"? Или драпать за бугор? Или же создать,
в противовес вражьим Драконам, своего собственного Дракона: со своими мародерами,
продразверстками и прочим беспределом человека с ружьем? Вы сдаетесь, почтенный
читатель? Говорите, что иных вариантов не видите? А между тем они были,
как были и люди, пытавшиеся в аду гражданской войны не озвереть окончательно,
сохранить человечность, максимальную степень свободы людей и обеспечить
им сносное материальное существование. Среди этих людей - Нестор Иванович
Махно.
Несмотря на все ухищрения советской казенной пропаганды, имя Нестора Махно
сохранилось в памяти людей как имя одного из выдающихся вождей того народного
движения, которое возникло в пламени Великой Российской Революции 1917-1921
годов. Вылилось оно в ряде могучих всплесков, среди которых западносибирское
крестьянское восстание, героический Кронштадтский мятеж 1921 года, крестьянская
война на тамбовщине во главе с Антоновым, ряд забастовок в Москве и Питере
и задушенное большевиками в 1918 году движение фабзавкомов и заводских уполномоченных.
Но, пожалуй, самой яркой, интересной, славной и трагической страницей этого
народного, беспартийного движения была махновщина. За что выступали кронштадтцы
и антоновцы, что пытались делать махновцы в те короткие промежутки времени,
когда вражеские полчища откатывались, получив отпор? Они выступали как против
белой, так и против красной диктатуры, за Советы, но без комиссародержавия,
за раздачу крестьянам земли, но без продразверстки, за всеобщее вооружение
народа, но без чрезвычаек, - за те идеалы, которые первоначально были выдвинуты
всеми революционными, социалистическими партиями и которые были этими партиями
преданы и брошены в грязь в угоду своим узкопартийным интересам. Опыт махновщины
показывает, что территориальная армия, основанная на вооружении населения,
выборности командиров и сознательной, а не палочной дисциплине, куда эффективнее
(в обороне, конечно, а не нападении!), чем регулярные, насильно сколоченные
государственническив части. Сколько раз территория гуляй-полийского района
занималась захватчиками, сколько раз белые и красные начальники рапортовали
наверх, что с Махно покончено - но повстанцы вновь возрождались, выходили
из лесов - и земля горела под ногами большевиков и белогвардейцев, ибо крестьяне-махновцы
защищали свой край, свою землю, свою свободу. А батька Махно, одиннадцать
раз раненый, множество раз преданный своими красными "союзниками",
то награждавшими его орденом Боевого Красного Знамени, то расстреливавшими
его штаб и подло уничтожавшими его конницу, разгромившую в 1920 году Врангеля,
батька Махно вновь уходил из западни и поднимал знамя восстания, черное
знамя Анархии. И люди шли к Махно, ибо он боролся не за "диктатуру
пролетариата" и не за реставрацию самодержавия, не за власть какой-либо
партии или нации над другими, а за те вещи, которые тогда казались естественными
людям, не замордованным (в отличии от нас) 70-летним рабским воспитанием:
за землю и волю, за народное самоуправление, основанное на федерации беспартийных
Советов. И что бы там ни врали советские писатели и кинорежиссеры, Махно
не допускал на своей территории еврейских погромов, жестоко карал мародеров
и, опираясь на основную массу крестьянства, был суров с помещиками и с кулаками-мироедами
(знал ли он, что потом махновщина будет названа "движением кулацкой
контрреволюции"?). Среди кошмара гражданской войны махновский район
был едва ли не самым свободным местом: в нем разрешалась политическая агитация
всех социалистических партий и групп, от большевиков и с.-р. до анархистов.
Махновский район был и едва ли не самой "свободной экономической зоной",
где существовали разные формы землепользования (разумеется, кроме помещичьего):
и коммуны, и кооперативы, и частные трудовые крестьянские хозяйства. Никто
не загонял в госхоз, в колхоз или, наоборот, в фермеры: живи, как тебе нравится.
В условиях полной экономической неразберихи и государственной монополии
на все - как у белых, так и у красных - махновцы пытались наладить прямой
товарообмен с городами центра России: минуя кордоны заградительных отрядов,
они посылали рабочим свои сельхозпродукты, а те, в свою очередь, расплачивались
промтоварами.
Свободный гуляй-польский район не только отбивался от противника, но и жил,
строил свою систему самоуправления - не придуманную кабинетными теоретиками,
а рожденную самой жизнью, творчеством людей. Многократно проклятая и преданная
ныне анафеме, Советская власть показала здесь, что она может нормально работать
и не быть при этом ширмой для парткомов, если только она не отрывается от
мест, не образует единого бюрократического монолита, а функционирует так,
как было изначально: в виде собраний делегатов, принимающих решения в соответствии
с данными населением указаниями. Разумеется, эта беспартийная, свободная,
распыленная, самоуправляющаяся советская власть - все еще Власть, а не Анархия,
но ведь это - огромный шаг в сторону Анархии, Свободы, Самоуправления.
Но славный опыт махновского района, к сожалению, так и остался уникальным
локальным явлением. Хребет народного движения, выступившего под лозунгами
свободного социализма, был перебит в 1921 году. Перебит солдатами Тухачевского,
сжигавшими тамбовские деревни и выкуривавшими крестьян из лесов ядовитыми
газами. Перебит большевистскими орудиями, в упор расстреливавшими мятежный
Кронштадт. Перебит буденовской конницей, предательски растоптавшей махновский
район в то самое время, когда основная часть повстанческой армии форсировала
Сиваш, громя Врангеля вместе с
красными. Но самое главное - перебит мудрым Ильичем, объявившим в 21-м году
о прекращении продразверстки и введении нэпа - в нарушение всех марксистских
антирыночных догм. После этого Махно был обречен: Ленин отнял у него социальную
базу, разрешив крестьянам продавать излишки хлеба на рынке... С отрядом
верных бойцов он прорвался через всю Украину и оказался в Румынии, где и
был немедленно арестован как... большевистский агент. И пошли скитания по
румынским, польским, немецким тюрьмам и лагерям, полуголодная жизнь в Париже
и потоки лжи, выливаемые на батьку на его родине. Умер Нестор Иванович в
1934 году и похоронен на кладбище Пер-Лашез рядом с парижскими коммунарами...
Что осталось? Остались народные легенды о славном богатыре-освободителе,
да песни, исполняемые вполголоса - подальше от посторонних ушей.
Но если вновь накатит на наше общество пламя гражданской войны, если мы
с вами, почтенный читатель, очутимся в его огнедышащем пекле, то на вопрос
- что можно будет делать? - мы уже не сможем ответить: "Не знаем".
Ибо мы знаем, что делал в той гражданской батька Махно. Между знанием и
действием - дистанция огромного размера. Ссылаться на незнание нам будет
невозможно. Но сможем ли мы действовать - вот вопрос. На него, кроме нас,
никому не дано ответа.
"Вуглускр", №1, ноябрь 1993 г.
|
